«Саксофон был мне как сын»
Сева Новгородцев, вероятно, самый известный ленинградец-петербуржец, живущий в Лондоне. И безусловно, единственный петербуржец – кавалер Британской империи. Такую славу, популярность и даже признание второй родины ему принесли программы «Рок-посевы» и «Севаоборот», которые выходили на русской службе ВВС около 30 лет. На этих программах выросли миллионы советских школьников и студентов. О том, как саксофонист и руководитель советского ВИА превратился в рок-гуру и орденоносца, Сева НОВГОРОДЦЕВ рассказал «НВ».
– До отъезда из СССР вы были музыкантом, а после отъезда в Англию больше не играли. Почему?
– Во-первых, у меня к тому времени все профессии остались позади. Я начинал штурманом дальнего плавания, окончив Макаровское училище, где и стал заниматься музыкой в духовом оркестре. Потом играл в полупрофессиональных студенческих оркестрах – как духовых, так и джазовых. После первых полутора лет плавания штурманом дальнего плавания у меня был отпуск. И в ходе его друзья сманили меня стать профессиональным музыкантом. С большими трудностями остался в Ленинграде, где последовало 12 или 13 лет профессиональной музыкальной деятельности. Я был руководителем в раннем советском ансамбле «Добры молодцы». Но волны моего энтузиазма разбились о советский истеблишмент – то джаз громили, то поп, то еще что-то… В результате мне стало все равно, как пушкинской Татьяне. Окружавшая меня тогда семья и соседи подбили уехать из страны. Так я оказался в Австрии, потом в Италии, где меня случайно нашел Лео Фейгин (ведущий джазовых программ ВВС, впоследствии – создатель легендарного лейбла «Лео Рекордс», выпускавшего в Англии новый джаз из СССР. – Прим. ред.) и сманил меня на ВВС. Сдав экзамены, я поступил работать в корпорацию и перебрался в Лондон.
– И сразу начали играть?
– Нет, первое время я не играл. Саксофон я вывез с собой из СССР, потому что он был мне как сын родной. Я за право вывезти его заплатил какие-то совершенно жуткие деньги – кажется, 1800 рублей. Это была тогда годовая зарплата в стране, если не больше. Но в Лондоне саксофон у меня лежал без дела. Я музыкант, и ходить на ВВС каждый день переводить новости мне быстро надоело. Надо было что-то предпринимать. Я начал бывать в разных клубах и смотреть, с кем бы сделать пластинку. Просмотрев приблизительно 80 разных групп, нашел наконец негритянский коллектив, игравший в стиле реггей. Группа называлась «Икарус», я стал их продюсером и финансировал группу на занятые у друзей деньги. Потом я принес саксофон на репетицию, и мои друзья-музыканты воскликнули: «Эй, парень, а ты умеешь дуть!» В общем, я начал с ними играть. Фирма наша называлась «Русская рулетка», мы выпустили три пластинки – денег я на этом не заработал, скорее потерял. Но с распадом «Икаруса» моя игра на саксофоне закончилась. Потом у меня и сакс украли: влезли в окно квартиры на первом этаже. Но флейта осталась. На флейте я и играю до сих пор каждый день.
– В СССР вы стали известны благодаря программе «Рок-посевы» и «Севаоборот» на ВВС. Насколько я понимаю, это совсем не та музыка, которую вы любили, играли, слушали.
– Мои профессиональные занятия всегда обгоняли мой вкус. Я и в джаз попал, играя музыку, которую начал понимать уже в процессе. Волею судеб я оказался на ВВС. Поп-программу в то время вел один молодой человек – Сэм Джонс (Сэм Йосман). Он, может быть, музыку и не знал так, как положено, но я по английским правилам вел себя скромно, не возникал – делает человек программу, значит, так надо. Месяца через три меня вызвало руководство и предложило с учетом моего музыкального прошлого делать через программу с Сэмом по очереди. В этот момент у Сэма объявился дядя в Америке, который торговал недвижимостью. Сэм решил, что на зарплату ВВС он жить больше не хочет, а поедет в Америку делать первый миллион. Взял и ушел, причем в нарушение всех контрактов. Вернулся через год – с миллионом у него, увы, ничего не вышло. А программа оказалась полностью в моем распоряжении.
– Каково было начинать работать в своем собственном оригинальном формате?
– Мне с самого начала было очень важно наладить контакт со слушателями. Понимал, что стеклянный, незаинтересованный взгляд на музыку людям не нужен. Все, что я писал для программы, заранее испытывал на коллегах. Если они не смеялись – переписывал. Какая реакция на мои программы была за железным занавесом, я не знал. Тогда я был в полной изоляции от слушателя. Потом мне начали приходить первые письма из СССР через третьи страны – Кубу, Сирию, ведь КГБ напрямую в Англию ничего не пропускал. Я впервые понял, что меня кто-то слушает, когда увидел в антисоветском журнале «Грани» текст какого-то их разведчика, съездившего в СССР и пообщавшегося с молодежью: «Ну молодежь, конечно, в первую очередь интересуют программы Севы Новгородцева».
– Вы один из немногих людей, которые получили орден Британской империи из рук королевы Елизаветы II.
– Кого-то награждали и до меня. Но на видимом горизонте я первый выходец из России – орденоносец МБИ: мэмбер оф Бритиш Эмпайр – кавалер Британской империи. Именно этот орден премьер-министр Британии Гарольд Уилсон вручал «Битлз». Его потом Джон Леннон вернул в Букингемский дворец в знак протеста против поддержки Лондоном войны во Вьетнаме. В начале октября – ноябре 2004 года мне пришло письмо с красивой красной печатью о том, что меня выдвигают на орден. Там спрашивалось, согласен ли я его принять от королевы. Вот вы бы на моем месте отказались? Я тут же написал ответное письмо: «Почту за честь». Орден мне вручали в апреле 2005 года. Это целая церемония – присылают заранее кучу документов, инструкций, пропусков. Надо было взять напрокат полный набор джентльмена: цилиндр, шелковый галстук, костюм, специальные туфли. По-моему, в тот день 118 или 120 людям вручали ордена. Кое-кого в рыцарский титул посвящали, кое-кому давали военные награды.
– Орден всегда лично вручает Елизавета II?
– Нет, иногда это принц Чарльз, иногда – другие члены королевской семьи. Но в день моего награждения на сцене была сама королева. Вокруг нее охрана – ее непальские гуркхи с кривыми ножами. Нужно подойти к королеве не слишком близко, но и не слишком далеко, чтобы не дышать на нее непосредственно, но так, чтобы и ей не приходилось тянуться. Орден этот она не прикалывает вам на грудь – так все пальцы можно исколоть. Нам всем на грудь повесили специальные незаметные крючки, а на ордене – колечко. Королева вешает орден на этот крючок, но на выходе из зала колечко и крючок забирают и дают орден уже в коробочке. Королева с каждым говорит 30–40 секунд. У нее колоссальная практика, и она даст урок любому ведущему радиопередачи.
– О чем она говорила с вами?
– Она спросила: «Вы работаете на радио?» «Да, – ответил я, – около 30 лет. Вы знаете, о нашей встрече я буду буквально сегодня рассказывать в эфире». Но тут я допустил жуткую оплошность. Когда разговариваешь с королевой, по правилам этикета надо все время добавлять: «Мэм», подчеркивая ее королевский статус. Я то ли от волнения, то ли от недостатка воспитания ни разу этот «мэм» не сказал. И у меня было ощущение, что ей это не понравилось. Каким-то холодом от нее повеяло. Для меня эта церемония – одно из главнейших впечатлений жизни. Орден Британской империи лежит себе на полке в коробочке, а жизнь продолжается как ни в чем не бывало.
