Александр Балуев: «Работа артиста – думать»
Известный актёр – о том, почему ему не удаётся отдохнуть, и о том, в чём он завидует бухгалтерам
В Санкт-Петербурге завершены гастроли столичного театра «Ленком». И, как всегда, в подарок петербуржцам преподнесены последние премьеры театра Марка Захарова, в числе которых спектакль «Небесные странники» – неожиданный замес из Аристофана и Чехова. Одну из главных ролей в новой постановке – роль Дымова (помните чеховский рассказ «Попрыгунья»?) – играет Александр Балуев. Но разговор с известным актёром театра и кино зашёл не только о премьере…
– Александр Николаевич, вы принципиальный человек?
– Да. Даже курю я принципиально (улыбается).
– Значит, принципиальность подразумевает завидную долю постоянства? А почему же тогда в вашей творческой жизни нет постоянного театрального адреса?
– Мне кажется, что артист должен избегать привязанности к одному месту, одному режиссёру. Это не означает, что у меня нет творческих корней, – кто-то же «поливал» меня и взращивал…
– Это вы о Театре Советской армии сейчас говорите?
– Могу одно сказать: я благодарен этому театру, благодарен тому времени, когда я, играя что-то, искренне полагал, что это кому-то нужно, что это красиво.
– А теперь, вы считаете, ваша работа никому не нужна?
– Да ладно, теперь это всё по привычке… Люди включают телевизор, а там везде – Балуев… Просто время, когда были какие-то вопросы к себе самому, прошло.
– Вы находили ответы на эти вопросы с помощью театра?
– Не всегда. Мне кажется, что всё моё со мной и осталось. Не улучшился я. Вот химическая формула воды, например, остаётся всё той же самой…
– «Улучшения» не произошло по чьей-то вине? В чём причина? Мир таков? Вы таковы?
– Всё очень сложно. Я живу в мире таком, работаю в театре таком, с людьми такими… Всё же связано.
– Вы пессимист?
– Почему?
– Ответ какой-то горестный получился…
– Я же не говорил о том, что потерял желание узнавать и жить. Нет. Просто, когда ты молод, когда тебя любят, «поливают» и взращивают, ты чувствуешь себя единственным, уникальным, чувствуешь, что ты такой один на свете. А потом дверь вдруг открывается, и тебе говорят: «Не только ты. У тебя нос длинный. Губы узкие. Глаза невыразительные. И вообще ты в кино сниматься не будешь». Я такое тоже слышал.
– И кто такое мог сказать? Не может быть!
– Может.
– Сегодня где вам достаётся больше зрительской любви – в кино или театре?
– Хотелось бы думать, что в театре. Да, в театре.
– В спектакле «Небесные странники» многие зрители впервые узнают, что вы замечательно поёте. Не хотите запеть и вне театра, как нынче делают многие актёры?
– Я живу своей жизнью, а журналисты очень часто мне говорят: «Нет, должно быть по-другому…» Сейчас у меня наступает такой период жизни, когда хочется что-то поменять наконец в себе и в отношении к себе. Ну, давайте, я запою (улыбается). Как угроза не звучит?
– Пожалуй, нет. В «Ленком» вас работать пригласил Марк Анатольевич Захаров или вы инициативу проявили?
– (Смеётся.) Да, конечно: стоял у подъезда и жалостливо просил: «Марк Анатольевич, возьмите меня, пожалуйста…» Знаете, моё поколение при выпуске из театрального института куда хотело попасть – «Ленком», «Современник», МХАТ. И я того же хотел. И «Ленком» стоял на первом месте. Если бы меня взяли тогда в «Ленком»… Какие там были артисты! Как они двигались, как пели, плясали… Как они транслировали со сцены мысль! Хотел к ним попасть, конечно, очень хотел.
– Насколько важно, чтобы театр транслировал мысль? Сегодня театр всё чаще отходит от мысли, оставляя только картинку…
– Это плохой театр.
– Какую мысль транслирует со сцены ваш Дымов?
– Одну-единственную: надо просто любить. И всё.
– Является ли терпимость синонимом любви? Как можно терпеть рядом такого человека, каким является жена Дымова? Человека, который не уважает и не понимает?
– Пожалуй, да. Можно терпеть. Даже нужно терпеть, потому что, когда есть любовь, она должна превалировать в отношениях. Остальное неважно.
– Это позиция «от головы» или «от сердца», от любовной химии?
– Это позиция, объяснимая желанием быть рядом, необходимостью быть рядом, невозможностью отдельного существования. Любви нет или она ушла, когда человек начинает чувствовать, что может быть один. Если же ты хочешь, чтобы с тобой рядом был кто-то конкретный, только он один, значит, ты влюблён. И значит, что ты теперь не сам по себе, – ты ответственен. Наверное, есть и самодостаточные люди, которые могут всю жизнь быть одни. И, наверное, таких людей много…
– А не лучше ли быть одному, чем жить с тем, кого ты любишь, параллельными жизнями, не получая ответа на свою любовь?
– А надо ли ждать ответа? Любовь такая штука – просто надо любить, и всё. Любишь, значит, хочешь видеть его, дышать рядом с ним одним воздухом. Я не уверен, что правильно сформулирую, но, по-моему, это – счастье быть рядом. Очень просто.
– Легко работается на одной площадке с ленкомовцами?
– Очень. Замечательно работается, и артисты замечательные, и руководитель этого театра, который понимает, что он хочет и чего он не хочет. Сегодня это очень ценная штука. Мне он очень нравится. Я очень люблю его фильмы – тоже замечательные. Знаете, это очень важно, чтобы собравшиеся вместе люди – коллектив – начинали думать одинаково. И я сейчас не про то, как вместе собравшиеся люди начинают одинаково думать, как разделить по каким-то признакам других людей… Думать одинаково про то, как надо любить, что такое первая любовь… Вот такие одинаковые мысли я только приветствую.
– Получается, что такой театр – единственное прибежище для тех, кто хочет жить нравственными категориями?
– Напрямую вам не отвечу. Иногда важно, чтобы у людей ещё было желание приводить себя в порядок, красиво одеваться, а у женщин – показывать эти наряды в театре или где-то ещё. Важно, чтобы хотелось куда-то пойти, чтобы у всех было просто желание жить.
– А ваше желание жить в чём выражается? Что, кроме работы, есть в вашей жизни?
– Я очень люблю кататься на горных лыжах. Это не попытка соответствия каким-то президентским пожеланиям – просто это я люблю с детства. И каждый год мечтаю поехать отдохнуть, но у меня это редко получается.
– Времени не хватает?
– Снега не хватает (улыбается). И времени. В этом году ни разу не получилось. «Продыхи», конечно, есть, но работа артиста состоит не только в том, чтобы выходить на площадку – съёмочную или театральную. Работа и в том, чтобы думать. Думаешь всё время о работе, вот в чём дело… А для отдыха надо, чтобы мысли были только о том, какой снег. Завидую бухгалтерам: они на работе посчитали-посчитали, ушли и забыли всё – отдыхают… А тут о работе обречён думать практически постоянно.
– Вы ещё благодаря кино обречены нести образ брутального мужчины, офицера… Тяжко быть предметом мечтаний множества женщин?
– У военного человека есть приказ, и он его не обсуждает, он просто отвечает всё время за огромное количество людей. Наверное, поэтому я не стал военным, как отец. Но мечта – это самое прекрасное, что есть в жизни. Да, в их мечтах Балуев, наверное, идеален: не курит, не пьёт… Хотя, думаю, они меня идеализируют лишь потому, что рядом с ними, наверное, тот, с кем что-то не так… И живётся мне с этим непросто.
Беседовала Екатерина Омецинская. Фото ИТАР-ТАСС
