Два мира – две судьбы
Фестиваль «Звёзды белых ночей» открылся премьерой оперной дилогии Гектора Берлиоза «Троянцы»
Строго говоря, «Троянцы» – масштабное оперное творение Берлиоза по мотивам «Энеиды» Вергилия – по замыслу автора должны идти в два вечера. Первая часть диптиха посвящена падению Трои, и в центре её – трагическая фигура прорицательницы Кассандры, дочери царя Приама, предсказывающей гибель городу и его жителям. Во второй части действие происходит в Карфагене, и в центре – фигура царицы Дидоны, любящей и страдающей от разлуки с любимым. Обе женщины погибают, точнее, кончают жизнь самоубийством. Одна не смогла пережить смерть жениха и отца, гибели родины. Другая не вынесла разлуки с Энеем, уплывшим по завету богов на поиски неведомой страны обетованной – Италии.
Каждая часть в оригинале длится 3–3,5 часа. Однако же в мариинской версии авторский текст Берлиоза был основательно редуцирован. В результате спектакль длится пять с половиной часов с двумя антрактами. Впрочем, почти во всех театрах «Троянцев» стараются поместить в один вечер; точно так же идут «Троянцы» на сцене La Scala, например.
Лет пять назад «Троянцы» уже шли в Мариинском театре, на основной сцене. Помнится, высокотехнологичный спектакль, поставленный знаменитой каталонской группой La Fura dels Baus, разочаровал: слишком много было в нём скрежета и лязга неповоротливых, то и дело заедающих конструкций, слишком много суеты, технологических накладок, шокирующих смысловых подмен.
Нынешний спектакль, придуманный и поставленный Яннисом Коккосом – маститым и весьма востребованным оперным режиссёром, признанным специалистом именно по «Троянцам», – лишён таких недостатков. Спектакль развивается в замедленном темпе античных мистерий. Торжественная пластическая симфония величавых шествий разворачивается на нескольких уровнях одновременно.
Коккос мыслит совершенно в отличной от La Fura системе театральных координат: он не стремится шокировать или оригинальничать, но, наоборот, опирается на архаику, античный театр, любит эстетизировать, подчёркивать каждый жест. Герои его спектаклей носят даже не одежду – одеяния, ниспадающие красивыми тяжёлыми складками. Как правило, у Коккоса декорации и костюмы не привязаны к какому-то определённому времени и эпохе: он предпочитает выстраивать вневременные сюжеты, в которых задействованы вечные знаки и символы. Скажем, образ ночного леса, появляющийся в снах Энея, – это традиционный и даже слегка заезженный символ подсознания, в глубинах которого заблудился герой. Разгорающиеся в лесной чаще языки пламени – символ любовной страсти к Дидоне, внезапно охватившей душу героя, подобно лесному пожару.
Визуальная составляющая в спектакле проработана детально и с выдумкой. Сейчас ни один оперный спектакль не обходится без визуальных эффектов, но «Троянцы» в этом смысле получились необыкновенно красивы. Картинка в каждой сцене впечатляет цельностью, изысканным колоритом, глубиной и яркостью красок, прихотливой игрой форм. И вместе с тем спектакль Коккоса дышит каким-то внутренним спокойствием; он гармоничен и сбалансирован по подаче материала, по подчёркнуто простым, но исправно работающим антитезам: день-ночь, чёрное-белое, война-мир, земля-море. Эти антитезы изначально составляют структуру авторского текста дилогии: Берлиоз рисует два мира, играя на их противопоставлении. Режиссёр лишь усиливает эти генеральные оппозиции и тем достигает не только симметрии форм, но внутренней цельности всего спектакля.
Второй важный принцип сценической организации – зеркальность: сцена отражается в огромном наклонном зеркале. Миры двоятся, верх и низ перепутаны. Порой кажется, будто ты смотришь на происходящее откуда-то сверху, с высокой башни. Иногда от двоящегося действия кружится голова и слегка теряется ориентация в пространстве; проходы, площадки, глубокое ущелье-провал, на дно которого ведут пологие ступени. Мы не видим этого провала – лишь его отражение в зеркале, отчего иногда чудится, будто ступени ведут не вниз, но вверх. Оттуда, из глубины, поднимаются на поверхность плакальщицы, словно чёрные тени, из Аида. Оттуда же возникает убитая горем Андромаха, вдова Гектора.
В зеркальном отражении мы видим богато изукрашенное панно с изображением пышного античного города, но это не стена с фреской, а пол, который может раздвигаться, на манер панелей, и сдвигаться, скрывая провал, ведущий в недра земли. Само зеркало даже не вполне зеркало, а зеркальная плёнка, покрытая амальгамой. Иногда сквозь неё просвечивает зазеркалье – пространство, где снова множатся площадки и ступени. Послойное раскрытие пространства в глубину – третий конструктивный принцип, который применяет Коккос. И тут уже разум окончательно отказывается понимать, как устроена сцена. И ты, сдавшись на милость постановщика, просто смотришь на сцену, наблюдаешь за торжественными выходами хоров, слушаешь очень красивую музыку. И наслаждаешься ярким, полнокровным, очень тонко дифференцированным звучанием мариинского оркестра под управлением Валерия Гергиева.
Мы привыкли к броскому, порой экстатически возбуждённому тонусу игры мариинцев; тем более ценны оказываются моменты тишины, филирования звука, тихих звонов, наивных соло флейты, нежных переборов арфы. В премьерном спектакле таких отрадных оазисов тишины, лучезарного покоя было множество. Назову лишь два: щемяще красивый, исполненный неизбывной нежности любовный дуэт Дидоны и Энея и поэтичнейшая оркестровая картина ночного леса, полнящегося таинственными шорохами листвы и трелями соловья.
Коккоса отнюдь не смущает, что почти все использованные в спектакле приёмы не оригинальные наработки, но такой «верняк», который до него многие использовали по самым разным поводам. Он просто берёт то, что ему нужно в данный момент, и использует так, как считает нужным, ничуть не оглядываясь на моду, новейшие тенденции и тренды. У него верный глаз, твёрдая рука и очень точное пространственное чутьё. Его мизансцены органичны, рисунок массовых сцен непредсказуем, он любит «косые» композиции и обожает картинно «расставлять» своих персонажей по сцене. Не забыв подробнейшим образом проинструктировать их, как должны лежать складки плаща на ступенях, какую позу следует принять, как нужно вытянуть руку, повернуть голову.
Два мира – два цвета – две женские героини. Неистовая Кассандра (её партию с огромной экспрессией и актёрской отдачей, буквально выплёвывая связки на сцену, спела Млада Худолей) существует в разрушенном мире Трои – сумрачном, тёмном, распадающемся. Во второй части глазам предстаёт иной мир: лучезарный образ рая, в синеве которого парят и тонут белые кораблики Энеевой дружины. В мире царицы Дидоны много света, воздуха, белизны и синевы. И этот контраст действует тем сильнее, чем сильнее мы прониклись смрадом и распадом Трои.
Партию Дидоны вдохновенно спела Екатерина Семенчук: гордая стать, яркое звучание богатого меццо с роковыми, эротичными нотами в нижнем регистре. Природный темперамент и артистизм сквозят во всех её оперных характерах: совсем недавно Семенчук блистательно спела партию цыганки Азучены в «Трубадуре», который поставил всё тот же Коккос в декабре. На премьере «Троянцев» на Семенчук сразу же сконцентрировалось внимание зала – и она держала его цепко и сильно до самого конца. Сцена самоубийства на белой лестнице, ведущей к небесам, была проведена пронзительно и поставлена зашкаливающе эффектно. Фактически спектакль «сделали» две певицы – Млада Худолей и Екатерина Семенчук. И хотя их партнёры – великолепный баритон Алексей Марков (Хореб) и Сергей Семишкур (Эней) также были хороши, однако женский напор, жертвенность, зашкаливающую энергетику мужчины затмить так и не смогли.
Гюляра Садых-заде, музыкальный критик